Трюфелями и правда не наешься. Их даже не все считают едой, скорее это… приправа, что ли. Удивительно пикантное дополнение к блюду, которое оценили не столько за вкус, сколько за чудесный аромат.
Слово «трюфель» незаменимо для игры в ассоциации. Возникают сразу: орлы и львы, фазаны и куропатки, свиньи и желуди, обжора дедушка Крылов и Пушкин — «Наше Всё», ананасы и шампанское, шоколад и шампиньоны, устрицы и икра, брильянты и жемчуг, фуа-гра и Парфенов, гусиная печень и Гусинский, Прометей и Афродита, Покемон и Тинки-Винки… Ну, что-то мы увлеклись.
По правилам надо говорить и писать «трюфели», «с трюфелями» и так далее. Это бонтонно и вроде как литературно. Но — невкусно. Вот «трюфеля», «с трюфелями» — и аппетитно, и даже музыкально. Девять из десяти французов скажут вам, что трюфели являются исконно французским изобретением, что растут они только в Трикастане, Бержераке и Перигоре, а готовить их умеют только во французских ресторанах. И только десятый француз, быть может, скажет что-нибудь о римлянах с их лукулловыми пирами.
На самом деле трюфеля упоминаются еще в греческих литературных памятниках IV века до Р.Х., времен Аристотеля. Надо понимать, что в кулинарный обиход они вошли значительно раньше, не исключено, что их знали едва ли не первобытные люди. И тут есть загадка. Все можно объяснить.
Как люди научились молоть муку из зерен, замешивать тесто и печь лепешки. Как заметили, что кислое молоко в бурдюках из телячьих желудков превращается в сыр. Как научились давить виноград и ждать, когда сок превратится в вино. Но трюфеля? Они же растут довольно глубоко под землей. Выглядят… Можно сказать, никак. Их легко находят и охотно пожирают свиньи — и домашние и дикие.
Так надо было догадаться отнять у свиньи буквально из-под рыла то, что она там этим самым рылом нарыла, распробовать это нечто, совсем, между прочим, небольшое, непривлекательного вида и странного запаха, всё испачканное землей… А свиньи вообще-то отличаются как раз тем, что едят всякую гадость. Но, как видим, не брезгливость и любопытство восторжествовали. Потому что первобытного естествоиспытателя вдохновляло, конечно, именно любопытство, а не голод.
